Текстовая ролевая игра NC-21 Letalis

И немного прозы... тоже весьма "на любителя"...

Ослеплённый

Здравствуй, мамочка.
Если ты читаешь сейчас то, что написано здесь, видимо, я уже не смогу сказать это тебе лично. Да, можешь назвать меня идиотом в очередной раз, наверное, я даже соглашусь с тобой. Ведь мои действия давно перестали поддаваться логике. Я бы хотел извиниться за них, но не уверен, что ты согласишься меня простить после всего, что я натворил в этой жизни. Ведь я был очень непутёвым сыном, не правда ли? Совсем не тем, какого ты была бы счастлива иметь. Нет-нет, я не говорю снова о том, что ты не воспринимала меня тем, чем я являюсь, но, согласись, тебе бы хотелось, чтобы от меня было поменьше хлопот. Прости меня. Я никогда не желал признавать свою неправоту публично, хотя собственным умом не раз осознавал её. Я неисправимый гордец. Но мне действительно жаль…И в особ…(тут строку пересекало пятнышко засохшей крови) …ти за то, что я сделал сейчас. Наверное, небо накажет меня за это, и вполне по заслугам.
Ну вот, я опять заставил тебя плакать. Знаешь, осознавать это действительно больно. Намного сильнее, чем саднят руки. Мне часто было больно знать, что тебе опять плохо из-за меня, но почему-то я всегда боялся это показывать. Прятался ото всех за своей безразличной маской. Возможно, я просто не хотел давать волю чувствам, они ведь сразу стали бы сильнее меня. Не люблю быть сентиментальным, ты же знаешь.
И ещё, я хотел сказать спасибо. За всё, что ты сделала для меня. Не плачь, мамочка. Я буду за тобой присматривать. Не знаю, снизу или сверху… впрочем, да, я же атеист. Ну, не важно. Я найду способ присмотреть за тобой. Поэтому, как бы эгоистично ни звучали мои слова, - не огорчай меня своими слезами. Улыбайся. Поверь, теперь… у меня действительно всё будет хорошо.
Прощай…
(Одна из череды предсмертных записок).

Скрытый текст

***
Лёгкий ночной ветер раскачивал зелёные клёны, и их длинные искривлённые тени лениво ползали по полу. В небольшой гостиной было темно, лишь скупо озарял её желтоватый свет фонаря, проникающий внутрь сквозь оконное стекло. Занавесок не было, от чего комната казалась так стыдливо обнажённой перед лицом ночи. Через незаметные взгляду щели между створками окна и рамой с улицы в помещение бесшумно прокрадывался холод и протягивал свои липкие лапы к двум лежащим на полу телам.

***
Их взгляды пересеклись лишь на мгновение, чтобы опять скользнуть в разные стороны. Взгляд синих глаз метнулся куда-то в угол комнаты, карие снова изучали потолок. Разговор в очередной раз привёл к тупику, в котором оба точно знали, что хотят сказать и какой ответ на свои слова получат. Слишком часто они заводили обсуждение этой темы, и всегда результат был весьма плачевный.
- Я вот всё думаю… - негромко и почти безразличным тоном заговорил обладатель глаз цвета неразбавленного виски, - когда же тебе надоест, Рей? Вот уже около четырёх месяцев я регулярно слышу, что ты уходишь навсегда, и при этом мы до сих пор вместе. Ты полагаешь, что всё изменится от того, что ты высказал мне своё очередное «последнее решение» в лицо, а не по паутине?
- Я всего лишь хочу жить нормально, - робко ответил голубоглазый молодой мужчина, названный иностранным именем «Рей». – Неужели это так много?
- Ты хочешь сказать, что тебе нужна свобода, которую я отказываюсь тебе давать, - всё тем же прохладным тоном констатировал кареглазый брюнет с длинными ниже плеч волосами. – Но, боюсь, что ничем не могу помочь. Я не отдам тебя ей. И! – он повысил тон, не позволив собеседнику перебить его, а после снова заговорил спокойно: – Не надо повторять, что я взялся за старое. Если я позволил себе однажды нежничать с тобой, это не значит ещё, что я перестал считать тебя своей собственностью.
- Я не твоя собственность! – попытался возмутиться Рей, но, как всегда, это вышло у него не слишком убедительно. За всё время их общения он так и не понял, нравится ему подобное обращение или не нравится. Кайл, его скучающий собеседник, вполне резонно считал, что скорее всё-таки нравится, иначе он бы смог уйти ещё четыре месяца назад. В то время никто не торопился сковывать его по рукам и ногам, в отличие от нынешнего момента.
- Разумеется, я не перестал, - проигнорировав его выпад, продолжил брюнет. – И не перестану.
Рей никак не мог разобраться в том, что чувствует и думает его властный любовник. Так сложно было слышать о себе: «Ничтожество!» из тех же уст, что нежно шептали не так давно: «Я люблю тебя, котёнок». На вопрос об этом Кайл уже ответил однажды: «Я не пытаюсь скрыть своих чувств. Но кто сказал, что я не могу любить ничтожество?» Высказывание вызвало лишь краткое: «Никто», тихо сорвавшееся с губ Рея. И всё-таки что-то мешало поверить. Что-то, называемое словом «надежда», надежда, что всё-таки Кайл лишь прячет свои чувства от него.
А кареглазый брюнет и сам не знал, говорит он то, что действительно думает, или то, что придумал себе ради отговорки. Он не знал, считает ли любовника и в самом деле ничтожеством и действительно ли хочет обращаться с ним, как со своей собственностью. Точно уверен он был лишь в одном – что никогда и ни за что не согласится отдать его, отпустить… лишиться. Это было всё равно, что цветку отказаться от солнца. Пусть оно порой иссушает ревностью и страстью, отравляя всё существование, но без него останется только опустить листья и умереть. На руках брюнета всё ещё красовались эти тонкие красные линии со времён последнего ухода Рея, воспринятого всерьёз – следы от проверки ножей на остроту. Возможно, будь у него в тот раз больше стремления умереть, сейчас Кайл не стоял бы здесь, а его парень обрел бы счастье в объятиях женщины, которая его, кажется, любила.
- Когда-то ты сказал мне, - снова нарушил паузу брюнет, - что всё было бы совсем иначе, если бы ты мог ко мне прикоснуться. Теперь можешь, - он снова посмотрел в лицо собеседника, который по-прежнему старался не встречаться с ним взглядом. – Но я не заметил, чтобы что-то поменялось.
- Кайл, ты приехал всего на неделю! – с каким-то отчаянием попытался объясниться Рей. В очередной раз он чувствовал, как малы его шансы убедить любовника в своей правоте, а Кайл вёл себя так уверенно, словно прекрасно видел все его сомнения. – Кроме того, ведь ты…
- Мужчина? – перебил его брюнет. Повисла короткая пауза, в течение которой он всё пытался поймать постоянно ускользающий взгляд голубых глаз. – Да, конечно, - наконец изрёк Кайл, и в звуке его голоса отчётливо проявилась холодная ярость, смешанная с презрением, если не с отвращением, - за меня нельзя выйти замуж и нарожать себе маленьких спиногрызов!
Он резко напряг руку, сжав её в кулак так, словно собирался ударить Рея, и случайно задел стоящую рядом на подоконнике вазу. Но никто не обратил внимания на громкий звон и разлетевшиеся по полу осколки, какие, к чёрту, вазы в такой момент? Рей взметнул испуганный взгляд на любовника, когда тот налетел на него подобно порыву ветра и, схватив за ворот рубашки, пригвоздил к стене. Как всегда в периоды ярости, Кайл тяжело дышал, раздувая крылья своего точёного носа и плотно сжимая зубы. На редкость холодного и сдержанного, его практически невозможно было вывести из себя, но, как и всякий человек, постоянно держащий свои порывы в узде, высвободив их, он становился просто неконтролируемым. Один из немногих, успевших познать это, Рей невольно сжался под его полусумасшедшим взглядом, боясь ещё сильнее разозлить его даже совершенно безобидным движением руки. Он не осмелился сопротивляться последовавшему после короткой паузы грубому властному поцелую, лишь робко раскрыл свои губы, отвечая. Упорствовать сейчас означало бы желать получить по лицу.
Плен рук Кайла, переместившихся с ворота рубашки на талию, был как всегда прочным. Ладони Рея неуверенно сжимали плечи любовника, а сердце стучало так, словно это был самый первый поцелуй в его жизни, и даже казалось, что брюнет может почувствовать, как оно бьётся, сквозь миллиметры одежды – единственную преграду, отделявшую друг от друга их тела. Хотелось забыть про все стереотипы жизни, про всё нормальное и ненормальное, просто прижимаясь к Кайлу, единственному человеку, который знал о нём всё, который как книгу взял и просто прочитал всю его душу и, более того, смог полюбить её. Забыть хотя бы сейчас, просто отдаваясь во власть его прикосновений.
Поцелуй прервался так же резко, как и начался, когда брюнет вдруг отстранился, словно его ударило током. Взгляд его широко распахнутых как от шока глаз был направлен в никуда, а по щекам медленно сбегали слёзы. Тот, кто не знал его достаточно хорошо, не смог бы понять, почему он выглядел как поражённый громом всего лишь от осознания того факта, что плачет. Но Рей прекрасно понимал, как неожиданно было увидеть такие яркие эмоции на его едва ли выразительном лице.
- Чёрт возьми… - прошептал Кайл. - Каждый раз, появляясь в моей жизни, ты что-то приносишь с собой... – он медленно моргнул, до сих пор с трудом веря, что на глазах действительно слёзы. - Как я отвык от них...
- Кайл… - Рей сглотнул подступивший к горлу комок. – Я…
- Хотел бы я знать, кого можно спросить, за что мне это, - пробормотал Кайл и отступил на пару шагов назад, освобождая его из объятий и запуская длинные пальцы в свои волосы, отчего несколько чёрных прядей занавесили его готически-бледное лицо. – Если бы я хотя бы мог знать, как мне удержать тебя… но ведь ты всё равно уйдёшь. Не к ней, так к кому-нибудь ещё, - откинул длинную чёлку и метнул злобный взгляд на любовника. - Для тебя ведь давление родителей и друзей куда-а-а важнее… каких-то чувств.
- Каких-то… - Рей утёр рукавом внезапно подступившие слёзы и виновато посмотрел в его колюче-холодные глаза. – Если бы…
Кайл опустил взгляд в пол, и на его лице отразилась горечь:
- Если не «каких-то», почему же ты вечно уходишь? – он выдержал короткую паузу, после которой его лицо вдруг озарилось, словно он поймал догадку за хвост. На губах появилась саркастическая улыбка, а в голосе зазвучало ни капли не скрываемое пренебрежение: - Ах да, прости, я не сообразил так сразу. Не «каких-то», а любых. Их давление значит больше совершенно любых чувств. Прости мою недогадливость.
- Потому что стандарты нашей жизни вот такие, какие они есть, - ответил Рей. – Прекрати.
И эти слова, так неосторожно изречённые уже далеко не в первый раз, оказались невероятно большой ошибкой. Кайл улыбнулся и медленно поднял на него взгляд; выражение его лица словно говорило: «Попался!».
- «Стандарты нашей жизни», как красиво это звучит, - вдохновенно изрёк брюнет. – Только я тебя немного поправлю. Не «нашей» жизни, а только твоей. И если ты хочешь жить стандартами, - он выдержал паузу, запуская руку во внутренний карман кожаного полупальто, с которым не расстался и в помещении, - то делай это без меня.
В алом свете заходящего солнца тускло блеснул узкий клинок. Этот кинжал ему подарил на день рождения один очень хороший друг, и, разумеется, изначально он был затуплен. Но оставим декоративные безделушки для праздных коллекционеров, подумал тогда Кайл, вертя свой презент в руках, и в тот же вечер лично заточил его. Остроту лезвия он проверял на собственных руках, чертя по ним косые алые линии, а после с наслаждением собирая губами с холодного железа густые тёмные капли собственной крови. «Сумасшедший», скажете вы? О, он скорее удивился бы, если б вы назвали его нормальным.
И прежде чем Рей успел приблизиться хоть на шаг – новая рана, только не поперёк вены, а вдоль, от запястья и до самого локтя, чтобы уж наверняка. Лёгкая тень боли скользнула по искажённому кривой улыбкой лицу, но почти мгновенно исчезла, сменившись мрачным удовлетворением от вида багрового потока, заструившегося по коже и капель, темными пятнами раскрасивших пол.
- Что за…? – Рей чуть не задохнулся от нахлынувших чувств беспокойства, страха и возмущения. – Ты с ума сошел?! А ну прекрати.
- Не повышай на меня голос, - ответил Кайл, глядя на него пугающе пустыми, словно стеклянными глазами.
- Это, по меньшей мере, глупо! – не обращая на его слова внимания, продолжил Рей. Он знал, что это не первый, о, далеко не первый раз. Но только сейчас он смог увидеть собственными глазами, что способен вытворить его любовник, столь же темпераментный и гордый, сколь и безрассудный.
- Да мне плевать, веришь – нет? – ядовито прошипел Кайл, неторопливыми шагами приближаясь к нему. – Мне надоело быть умным!
- Это не может надоесть! Не веди себя как истеричка, в конце концов! – отчаянно воскликнул Рей, медленно отступая назад, пока не уперся спиной в холодную стену.
- Мне надоело быть умным, - продолжал Кайл, остановившись так близко к нему, что мог кожей почувствовать тепло его дыхания. – Надоело всё понимать и принимать. Надоело смиряться со всеми твоими поступками. Надоели твои чёртовы стереотипы и стандарты, - он снова выдержал паузу, словно размышляя, как лучше передать то, что вертелось у него в голове уже не первые сутки. – И если для тебя ненормально быть моим... если для тебя важнее жить так, как это должно быть по стандарту... То… я стану твоим последним рассветом…

***
Кайл полулежал, прислонившись к холодной стене, и взгляд его был устремлён на мертвенно-бледное лицо единственного человека, которого он действительно смог полюбить в этой жизни. Рей, казалось, просто уснул, положив голову на колени мужчины, настолько умиротворённым казался он. Пальцы Кайла, от кровопотери уже утратившие чувствительность, медленно, почти механически перебирали светлые пряди его волос.
Кайл убил его одним ударом, в сердце, и наблюдал, как безвольное тело любимого сползало по стене на пол. Он ни о чём не жалел, распарывая вторую руку всё так же, от запястья к локтю, до самой кости. Он посчитал, что тут уже не о чем жалеть – он всего лишь устроил бунт против жизни, так легкомысленно решившей лишить его самого ценного – любви.

***
Больничная каталка неслась по коридору с такой скоростью, что голова пациента, пребывающего без сознания, безвольно моталась из стороны в сторону. Прибор искусственного дыхания заставлял его продолжать жить весь этот короткий путь от квартиры, в машине через город, по больнице, вплоть до операционной.
Разряд.
Сердце снова принялось напряжённо перекачивать кровь.
Переливание.
Палата.
Испуганный, полный слёз голос матери:
- Серёжа…
Реабилитация.
Суд.
Его диагноз был прост – преднамеренное убийство, не в качестве самозащиты и не в состоянии аффекта, в общем, без смягчающих обстоятельств. Он во всём признался сам, не тая ни причин, ни следствий, и даже не собираясь уверять кого-либо в том, что раскаялся. Ему было плевать на всё, в том числе и на громкий плач «без двух лет жены» Рея и его же матери.
- Я любил его, господин судья. Больше мне нечего сказать.

Послесловие
День ото дня слышу я фразу о том, что «всё, что ни делается – к лучшему», которую когда-либо в этой жизни произносил каждый из нас, делая какой-то сложный выбор. Да, жизнь, в самом деле, похожа на маятник, который медленно качается из стороны в сторону, от положительного полюса к отрицательному и обратно, отчего рано или поздно любые действия заканчиваются чем-нибудь хорошим. Но если подумать всерьёз, то главная причина говорить эту фразу состоит всего лишь в том, что на самом-то деле мы просто не знаем, что могло бы произойти, поступи мы как-нибудь иначе.

26.05.2008 – 03.06.2008
Kira